И только теперь, в далекой разлуке,
до конца стало понятным то чувство невозвратной потери,
которое возникает при словах: Россия, Пушкин.
А.П. Ладинский
Пушкинские дни в эмиграции… Они были всегда, с самых первых лет изгнания, когда день рождения поэта становился, пожалуй, единственным общенациональным торжеством, объединяющим всю зарубежную Россию. С годами Пушкинский день обретал все большую значимость. Не случайно с днем рождения Пушкина ассоциировался и ежегодный День русской культуры, который из признанной столицы эмиграции – Парижа – к 1930-м годам распространился по всему русскому рассеянию. Проходили торжественные собрания и литературные чтения, спектакли, концерты; конференции во время пушкинских дней нередко становились поводом к широким культурным и общественным дискуссиям.
Ежегодно в преддверии 6 июня страницы всех эмигрантских газет и журналов заполнялись материалами о Пушкине; поэты, писатели, публицисты, философы, деятели православной церкви, историки, артисты, музыканты, художники – все вместе создавали уникальную, многоликую Пушкиниану – выдающийся научный и культурный феномен, свидетельствующий о величии русского духа в изгнании.
Но один год в зарубежной Пушкиниане стал исключением из правил.
Год столетия со дня смерти великого поэта. 1937.
Перевожу Пушкина – к годовщине 1937 г. (На французский, стихами). Перевела Песню из «Пира во время чумы» (Хвалу Чуме), «Пророка», «Для берегов отчизны дальной», «К няне» и – сейчас – «К морю» (мои любимые). Хочу за лето наперевести целый сборник моих любимых. Часть (бесплатно) будет напечатана в бельгийском пушкинском сборнике. Знаю, что тáк не переведет никто. (Из письма Марины Цветаевой к Анне Тесковой в Прагу. Морэ-сюр-Дуэн, 10 июля 1936)
Марина Ивановна перевела на французский более двадцати пушкинских стихотворений, посвятила поэту поэтический цикл, прозаические произведения…
3 января 1937 года Цветаева написала Тесковой: «…засела за переписку своей прозы – Мой Пушкин. Мой Пушкин – это Пушкин моего детства <…> буду читать эту вещь вслух на отдельном вечере».
В последних числах февраля 1937 года в парижских эмигрантских газетах «Последние новости», «Возрождение» появилось сообщение:
2 марта – Вечер чтения Марины Цветаевой.
В программе:
проза «Мой Пушкин»;
стихи к Пушкину, французские переводы, лирика.
Salle du Musée Social
Из реценции Александра Гефтера в Иллюстрированной России, № 12, 1937
В этом же году «Мой Пушкин» был опубликован в крупнейшем журнале русского зарубежья «Современные записки». Этому шедевру Цветаевой, не до конца понятому и принятому современниками, была предопределена долгая и счастливая судьба.
Ссылка на фрагмент психологического эссе «Мой Пушкин»:
https://www.youtube.com/watch?v=25ttU8veTCs
ПАРИЖ, 1937 ГОД, 10 ФЕВРАЛЯ – ДЕНЬ СТОЛЕТИЯ СО ДНЯ ГИБЕЛИ ПОЭТА.
ТОРЖЕСТВЕННО-ПЕЧАЛЬНЫЙ ЮБИЛЕЙ
Страшные дни, страшная годовщина –
одно из самых скорбных событий во всей истории России,
той России, что дала Его.
И. Бунин
Для организации торжеств, вечеров, выставок, чтений, театральных спектаклей, посвященных Пушкину, задолго до памятной даты, еще в 1935 году, был создан Центральный Пушкинский Комитет в Париже – «единение русской зарубежной интеллигенции для исполнения долга перед великим поэтом и перед Родиной». В Комитет вошли выдающиеся поэты и писатели, художники, музыканты, издатели, историки, меценаты, – каждый поклонился и поднес свой венок Пушкину: Цветаева и Гиппиус, Бунин и Маклаков, Федоров, Ремизов, Зайцев, Шмелев, Мережковский, Тэффи, граф Нольде и князь Волконский, Шаляпин, Рахманинов, Стравинский, Ходасевич, Цетлин, Сомов, Коровин, Бенуа… Всех не перечислить.
Вся зарубежная Россия отмечала Пушкинские дни – они превратились во всемирную акцию, в которой участвовали 42 государства – 231 город мира. Эти дни стали триумфом русского рассеяния, обретшим и национальную гордость и чувство единения. А центром поминовения на долгие месяцы стал Париж. В некоторых театрах города, включая Гранд-Опера, прошли вечера-концерты из оперных и балетных спектаклей на пушкинские сюжеты, знаменитая «Комеди Франсез» дала концерт в честь Пушкина на Собрании в Большом амфитеатре Сорбонны. Были выпущены пушкинские номера газет и журналов, специальные альманахи и сборники, календари – и, конечно, сочинения Пушкина и книги о Пушкине.
Самым впечатляющим культурным событием торжеств стала выставка «Пушкин и его эпоха», на которой были представлены не только уникальные предметы быта и культуры XIX века, но и бесценные реликвии: одиннадцать писем Пушкина к Наталье Николаевне Гончаровой из коллекции Сергея Лифаря, портрет Пушкина работы В.А. Тропинина, несколько рукописей, дуэльный пистолет, личная печать поэта… На открытии экспозиции 16 марта, казалось, присутствовал весь русский Париж, потомки Пушкина, Керн, Давыдова, Дельвига, Пущина.
Что Пушкин для нас? Великий писатель?
Нет, больше: одно из величайших явлений русского духа.
И еще больше: непреложное свидетельство о бытии России.
Если он есть, есть и она.
Д. Мережковский
Они еще не знали тогда, что все вместе в Пушкинский день в последний раз. Через два месяца уехал в СССР А.И. Куприн, где вскоре умер, в октябре ушел из жизни С.М. Волконский, в 1938-м скончались Ф.И. Шаляпин и А.В. Амфитеатров, в 1939-м покинула Францию М.И. Цветаева, в мир иной ушли В.Ф. Ходасевич, К.А. Коровин, К.А. Сомов… У порога стояла Вторая мировая война – скольких она унесла! Спасаясь от нацизма, бежали за океан русские писатели, деятели культуры, ученые, издатели… Многие не дожили до принесшего мир 1945-го.
Среди фотографий членов Центрального Пушкинского Комитета вы найдете это лицо. Сколько лет снимку на момент 1937 года – десять, двадцать? – трудно сказать. Внучку Пушкина, Елену Александровну фон дер Розенмайер, во Франции знали немногие. Круг ее общения был узок, жизнь нелегка: многие годы она бедствовала…
Елена родилась 16 августа 1890 года, ее отцу, Александру Александровичу Пушкину, было тогда пятьдесят четыре года. После смерти его первой жены Еленой занималась тетушка, Мария Александровна Гартунг, которая своих детей не имела, – та самая Мария Александровна, которая была прообразом Анны Карениной для романа Л.Н. Толстого. Детство Елены было счастливым в уютном доме в Трубниковском, а в летние месяцы – в подмосковной Лопасне…
Портрет Е.А. Пушкиной (1890е), в замужестве фон Розенмайер
В 1918 году на последнем корабле Елена эмигрировала в Константинополь. Она на всю жизнь запомнила это страшное бесконечное путешествие из Крыма в битком набитом трюме парохода, практически без еды и воды… В 1921-м вышла замуж за барона Николая Алексеевича Розенмайера – ротмистра 9-го гусарского Киевского полка. Во Франции семья обосновалась в 1923-м, а в 1934 году муж умер. Уже живя в Ницце, Елена Александровна осталась вдовой с двумя детьми-подростками на руках без средств к существованию. На продажу шли остатки туалетов, украшений. Не имея профессии, она, как могла, работала то коммивояжером, то комиссионером – росли дети. Немногое ценное, чем она владела, были реликвии, связанные с именем великого деда – Александра Сергеевича, но продавать их она стеснялась и не умела, да и среди эмигрантов коллекционеров были единицы… Помог случай – известный танцовщик и коллекционер Серж Лифарь приобрел некоторые пушкинские реликвии за символическую сумму в преддверии подготовки юбилейной выставки «Пушкин и его эпоха». О якобы сохраненных Еленой Александровной пушкинских рукописях и дневниках ходили разные слухи, но никто этих сокровищ никогда не видел…
То немногое, что известно о жизни Елены Розенмайер, рассказывали порой безымянные люди, и отличить действительность от легенды не всегда просто. «Такая плотная большеголовая дама лет за сорок. Ходила в коричневом картузе и немецких солдатских ботинках на толстой подошве. Бедствовала ужасно. Говорят, чуть однажды руки на себя не наложила. Как-то ее видели у бара, где поджидают своих клиентов продажные женщины».
Но в жизни Елены Александровны случился странный последний роман. Они познакомились холодным осенним вечером. Он был офицер, подпоручик, служил у барона Врангеля, через Новороссийск попал в Константинополь, потом во Францию, в Ниццу, где и жил в маленькой холостяцкой квартирке. Там они и поселились вместе. Муж был внимательным, заботливым. Именно его усилиями Елене Александровне удалось устроить поездку дочери Светланы в Париж, обучение сына Александра в одной из школ Ниццы. Супруги прожили вместе чуть больше двух лет – муж умер от туберкулеза, отставив Елене Александровне крохотное содержание. Она привыкла жить скромно. В городе многие знали ее, относились к ней с состраданием, приглашали на чай и к обеду, старались обеспечить мелкими заказами: свое комиссионерство она не бросала. Но после ухода мужа жизнь для Елены Александровны потеряла смысл… Дочь, превратившись в «настоящую француженку», уехала в Париж и пропала навсегда, сын погиб.
Неизвестно, как выжила бы она в тот период, если бы не встреча в Ницце с Иваном Алексеевичем Буниным. В доме ее знакомых еще по Константинополю ей представили Бунина, знаменитого прозаика, обладателя давней премии имени ее деда, Нобелевского лауреата. Она с удовольствием провела в его обществе вечер, живо отдавшись вдохновенным воспоминаниям детства: ведь в детстве она была дружна с Верой Николаевной Муромцевой, впоследствии женой Бунина. В 1940 и 1941 годах Елена Александровна иногда бывала у Буниных, то к обеду, то к завтраку, запросто, и некоторое время даже жила у них на вилле «Жаннет» в Грассе. Елена Александровна рассказывала о себе, словно, выговариваясь, и Иван Алексеевич был потрясен драматической судьбой Елены – внучки Пушкина и дочери своего давнего друга «Сашки» (генерала Александра Александровича Пушкина).
Из дневника Бунина:
«15 июня 1940 года. Вчера у нас завтракала и пробыла до семи часов вечера Елена Александровна, это внучка Пушкина. <…>
10 апреля 1942 года. Был в Ницце. Пушкина. Ее нищенское существование…»
Иван Алексеевич, как мог, помогал Елене Александровне в трудные и голодные военные годы, но она заболела раком… В клинике «Констанс», в отделении для малоимущих, куда ее поместили хлопотами знакомых, сделали Елене Александровне операцию и провели терапевтический курс. Но нужна была еще одна операция спустя какое-то время, нужны были деньги на восстановительное питание. Не зная, где отыскать нужную сумму, она, презрев все условности, обратилась с письмом к Бунину: «Все мои маленькие сбережения истрачены, но как только я встану на ноги, я опять начну работать и обещаюсь выплатить мой долг Обществу по частям. Работы я не боюсь, были бы силы!»
Когда потрясенный Бунин метался в поисках источника помощи для Елены Александровны по знакомым и друзьям, на его имя из Ниццы в начале сентября пришло известие о том, что госпожа Розенмайер, урожденная Пушкина Елена Александровна, скончалась в клинике «Констанс» 14 августа 1943 года, не дождавшись второй операции, в полном одиночестве. Так как не было денег на ее погребение, похоронена она была за счет средств церкви на бульваре Николая Второго, прихожанкой которой являлась долгие годы.
Из дневника Бунина:
«…Еще одна бедная человеческая жизнь исчезла из Ниццы – и чья же! – родной внучки Александра Сергеевича! И, может быть, только потому, что по нищете своей таскала тяжести, которые продавала и перепродавала, ради того, чтобы не умереть с голоду! А Ницца с ее солнцем и морем все будет и будет жить! Весь день грусть…»
В годы войны Бунин писал знаменитые рассказы о любви «Темные аллеи». Один из этих рассказов, очень сильный, щемящий, он озаглавил «Холодная осень». Жизнь и повороты судьбы безымянной героини этого рассказа оказались удивительно схожи с судьбой Елены Александровны Розенмайер. Некоторые литературоведы утверждают, что у главной героини был реальный прототип – внучка Александра Пушкина. Рассказ «Холодная осень» впервые был напечатан 18 мая 1945 года в парижской газете «Русские новости».
Почти год на киностудии в Жуанвиле, под Парижем, русский кинорежиссер и сценарист Федор Александрович Оцеп, еще в России создавший знаменитые фильмы «Аэлита», «Папиросница из Моссельпрома», «Мисс Менд», «Живой труп», работал над постановкой картины «La Dame de pique» (Пиковая дама), которая вышла на французский экран в торжественные Пушкинские дни февраля 1937-го. Удивительным оказался этот фильм – драматическая пьеса по Пушкину, сыгранная известными французскими артистами в костюмах, исполненных по рисункам знаменитого М.В. Добужинского, и в декорациях с видами Петербурга А.В. Лошакова и В.А. Мейнгарта. Зрители и критики отмечали удивительно бережное отношение постановщиков и исполнителей к пушкинскому тексту, отображению характеров героев и эпохи.
В главных ролях снимались Мадлен Озерей (Лиза), Пьер Бланшар (Германн), Маргарита Морено (Графиня).
Юбилейный Пушкинский альманах 1937 года вышел в Париже как специальный номер журнала «Иллюстрированная Россия» (№ 7). Выпуск, наполненный замечательными материалами о жизни и творчестве поэта, богато иллюстрированный, впервые представивший уникальные рукописные источники и документы, казалось, рассказал все возможное и невозможное о Пушкине. И все же – Редакционный Комитет Альманаха, в который входили Бунин, Гиппиус, Зайцев, Мережковский и Шмелев, не мог отказать и себе, и читателям в удовольствии немного пошутить вместе с Пушкиным. Ведь былей и небылиц об Александре Сергеевиче еще при его жизни было предостаточно! И Комитет принимает решение опубликовать достоверные веселые истории о Пушкине, дополняющие облик и характер поэта искрометным чувством юмора и находчивостью. Позволим себе и мы улыбнуться вместе с мэтрами!
Один лицеист, после выпуска из Императорского Царскосельского лицея, в 1829 году, встретил Пушкина на Невском. Поэт, заметив на нем лицейский мундир, подошел и спросил:
– Вы, вероятно, только что выпущены из лицея?
– Да, только что выпущен с прикомандированием к гвардейскому корпусу, а Вы тоже воспитывались в нашем?
– Да.
– А позвольте спросить, где Вы теперь служите?
– Я числюсь по России – ответил Пушкин.
Александр Сергеевич, во время своего пребывания в Царскосельском лицее, задумал удрать в Петербург погулять. Отправляется к гувернеру Трико, тот не пускает, заявивши при этом, что он будет следить за ним.
Пушкин махнул рукой на это заявление и, захватив Кюхельбекера, удирает в Питер. За ними следом и Трико, к заставе первым подъезжает Александр Сергеевич.
– Фамилия? – спрашивает заставный.
– Александр Однако! – отвечает поэт.
Заставный записывает фамилию и пропускает едущего. За Пушкиным подкатывает Кюхельбекер.
– Фамилия? – спрашивает опять заставный.
– Григорий Двако! – отвечает товарищ Пушкина, придумавшего эту остроумную комбинацию.
Заставный записывает и сомнительно качает головой. Подъезжает, наконец, гувернер.
– Ваша фамилия? – окликает его сторож.
– Трико.
– Ну, врешь, – теряет терпение заставный, – здесь что-нибудь недоброе! Один за другим: Одна-ко, Два-ко, Три-ко! Шалишь, брат, ступай в караулку!
Бедняга Трико просидел целые сутки под арестом при заставе, а Пушкин свободно покутил со своим товарищем в Питере.
Император Николай Павлович всегда советовал Пушкину бросить карточную игру, говоря:
– Она тебя портит!
– Напротив, Ваше величество, – отвечал поэт, – карты меня спасают от хандры.
– Но что ж после этого твоя поэзия?
– Она служит мне средством к уплате моих карточных долгов, Ваше величество.
И, действительно, когда Пушкина мучили карточные долги, он садился за рабочий стол и в одну ночь отрабатывал их с излишком. Так был написан «Граф Нулин».
Однажды государь Николай Павлович в интимной беседе с поэтом спросил его:
– Пушкин, если б ты был в Петербурге, принял бы ты участие 24 декабря?
– Неизбежно, Государь! Все мои друзья были в заговоре, и я был бы в невозможности отстать от них. Одно отсутствие спасло меня, – и я благодарю за это небо.
Этот прямой и откровенный ответ понравился государю. Он один из всех, его окружавших, понимал значение Пушкина и сознавал в нем силу поэтического гения.
– Надеюсь, – заметил государь, – теперь будешь рассудителен, и мы ссориться не будем. Все, что ты сочинишь, присылай ко мне: отныне я сам буду твоим цензором.
В тот же вечер на балу у французского посланника, маршала Мармона, государь сказал графу Д.Н. Блудову:
– Знаешь ли ты, что сегодня я говорил с умнейшим человеком в России? – С Пушкиным.
Памятник Пушкина был не памятник Пушкина (родительный падеж), а просто Памятник-Пушкина, в одно слово, с одинаково непонятными и порознь не существующими понятиями памятника и Пушкина. То, что вечно, под дождем и под снегом, – о, как я вижу эти нагруженные снегом плечи, всеми российскими снегами нагруженные и осиленные африканские плечи! – плечами в зарю или в метель, прихожу я или ухожу, убегаю или добегаю, стоит с вечной шляпой в руке, называется «Памятник Пушкина».
Памятник Пушкина был цель и предел прогулки: от памятника Пушкина – до памятника Пушкина. Памятник Пушкина был и цель бега: кто скорей добежит до Памятник-Пушкина. Только Асина нянька иногда, по простоте, сокращала: «А у Пушкина – посидим», – чем неизменно вызывала мою педантическую поправку: «Не у Пушкина, а у Памятник-Пушкина».
Памятник Пушкина был и моя первая пространственная мера: от Никитских ворот до памятника Пушкина – верста, та самая вечная пушкинская верста, верста «Бесов», верста «Зимней дороги», верста всей пушкинской жизни и наших детских хрестоматий, полосатая и торчащая, непонятная и принятая.
Марина Цветаева. «Мой Пушкин» (1937)
В работе использованы материалы из Фондов Дома-музея Марины Цветаевой и общедоступных интернет-источников.
Фрагмент эссе «Мой Пушкин» читает Алевтина Силантьева.